Искусство как прикрытие: двойная жизнь советского разведчика Пройса из Кёнигсберга (фото)
09 августа 2024, 10:13
В Калининградском музее изобразительных искусств 9 августа открывается выставка воспитанника Кёнигсбергской академии художеств Ханса Рихарда Пройса. В СССР он был более известен как кемеровский художник Юргис Йонасович Прейсс. Можно предположить, что у этого человека были и другие имена, так как с 1930 года он был завербован советской разведкой и ездил по Европе со своей женой (тоже разведчицей) Гертрудой Геннис, выполняя различные задания. «Новый Калининград» побывал на монтаже выставки и попытался выяснить, кем этот человек был на самом деле.
Выставки Ханса Пройса могло бы и не случиться, если бы после пандемии коронавируса в Калининград из Кемерово не приехала его падчерица Людмила Бирюкова. Она записалась на экскурсию в Музей изобразительных искусств, так как хорошо знала — в постоянной экспозиции есть работы ее отчима (Бирюкова передала их музею еще в 1989 году). Проводила ту экскурсию хранительница музея Вера Чиченкова, которая рассказывала посетителям, что формирование выставки «Калининград-Кёнигсберг: мост над временем» началось именно с картин Пройса.
«Мы стали дружить, — говорит о знакомстве с падчерицей Пройса Вера Чиченкова. -. Хотя она и старше меня, но мне с ней очень легко и комфортно общаться. От нее я очень много узнала об этом художнике».
Поняв, что работы ее отчима в Калининграде интересны и востребованы, Людмила Бирюкова приняла решение о передаче музею его личных вещей, коллекции графики, значительной части фотоархива и дневников.
Ханс Рихард, он же Ханс Пройс, он же Юргис Прейсс за свою жизнь был женат трижды. И каждый раз брак круто менял его жизнь. Первой его супругой стала немецкая коммунистка Гертруда Геннис, состоявшая в партии с первого года ее существования. Для работавшей на Коминтерн Геннис новый муж-художник, разделявший ее политические взгляды, стал не только идеальным спутником для поездок по Европе, но и хорошим прикрытием. Биограф Пройса Йорн Барфод писал, что познакомились Ханс и Гертруда в Кёнигсберге в июле 1927 года, а в 1928 году они уже жили вместе.
В 1929 году Ханс Пройс, отвечавший за на тот момент в Восточной Пруссии за коммунистическую агитацию, вместе с семью товарищами отправился в мотопробег до Москвы. По результатам турне (советская столица показалась ему огромной деревней) художник выступал в Кёнигсберге с докладами о жизни в советской России.
«Летом 1929 года в ответ на посещение Кёнигсберга советскими спортсменами у нас была организована поездка в Москву на мотоциклах, в которой я принимал участие... — записал он позже в своем дневнике. — Мы посетили Третьяковскую галерею. Работы Сурикова мне не понравились — подобная живопись мне казалась слишком перегруженной, и вообще я не любил рассказа в картинах».
В 1930 году бывший партнер жены Пройса , работавший на внешнюю разведку ОГПУ белорусский еврей Натан Пинчук, завербовал живописца-агитатора во время прогулки по набережной Замкового пруда.
«Дальше начались поездки по всей Европе, причем нередкие, — рассказывает куратор выставки Пройса Алина Белан. — Судя по всему, часто они совмещались с творчеством. Например, в 1937 году Пройс провел персональную выставку в Париже. Отклики о ней появились не только в прессе - о работах хорошо отзывался даже Пабло Пикассо. Из парижского турне у него на память осталась точилка Faber и грифельные карандаши. Эти вещи также были переданы музею падчерицей художника. Мы получили множество брошюр с картами городов Европы начала 1930-х и 1940-х годов, дневниковые записи и книги из личной библиотеки (преимущественно на немецком языке). Дневники Пройса в основном написаны на немецком языке, однако более поздние записи сделаны на русско-немецком миксе. В некоторых предложениях слова чередуются буквально через одно. Калининград получил рукописи, которые начинаются с 1935 года. У нас теперь есть второй и третий тома его дневников. Есть заметки середины 1970-х».
Алина Белан рассказывает, что по ежедневникам Пройса довольно легко установить, где он находился в тот или иной момент времени, но практически невозможно узнать, чем он занимался как разведчик.
«Это был очень избирательный человек, который мог переписывать свои дневники по несколько раз, выставляя датировки и время, — говорит куратор. — Его жизнь досконально отражена в дневниках. Благодаря этому мы можем восстановить его биографию чуть ли не по минутам. Конечно, по линии разведки там записей нет. Как сам он говорил, „если шпиона при жизни не раскрыли, то это уйдет с ним в могилу“. Если бы он все открыто писал в своих дневниках (а ведь туда могли заглянуть люди из его близкого круга), то долго бы его шпионская линия не продержалась».
В 1933 году с приходом к власти нацистов Пройс вместе с женой покинул Германию и переезжал — во Францию, Испанию, Австрию, Бельгию, Данию, Финляндию... В Германии супруги эпизодически появлялись, но уже не как немцы — советская разведка снабдила их поддельными датскими паспортами. В 1939 году, когда стало понятно, что мировой войны не избежать, Ханс принял советское гражданство и получил имя Юргис Йонасович Прейсс. До нападения Германии на Советский Союз он с женой живет в Москве, а потом они оба оказываются в Сибири как лица немецкой национальности. Ценные агенты внешней советской разведки были освобождены лишь через два года, но в заключении Гертруда успела тяжело заболеть. Некоторое время супруги проживали в окруженном со всех сторон лесом селе Ояш Новосибирской области, а потом получили разрешение переехать в Томск. После смерти Гертруды от туберкулеза у Ханса-Юргиса начался самый мрачный период творчества. С этого момента даже самые близкие люди не знали правды об этом человеке, для них он был одним из многих советских художников.
Жизнь со второй женой, преподавательницей Томского медицинского института Евгенией Ивановной Гонтарь-Замотринской, сам Пройс называл «творческой ямой». Помимо пережитой семейной трагедии он переживает и творческую. Дело в том, что Пройс был художником-импрессионистом, а в Советском Союзе это направление не признавалось и даже считалось вредным, а потому ему пришлось переключаться на академизм и соцреализм.
«Он был вынужден как-то зарабатывать, — говорит Алина Белан. — В Кемерово Юргис Ионасович работал в мединституте, делал зарисовки скелетов и различных органов, после чего иллюстрировал медицинские пособия, за что ему довольно неплохо платили».
Впрочем, оставались ли у него связи с разведкой и заканчивалась ли его работа на спецслужбы, с определенностью сказать могут лишь засекреченные архивы. Но можно предположить, что агентурная деятельность продолжалась, так как Юргис Прейсс ездил в длительные заграничные командировки в конце 1940-х и в 1960-х годах.
В 1956 году он переехал в Кемерово, а в 1960 году женился на Любови Бирюковой, матери Людмилы Алексеевны.
«С ее мамой он сошелся, когда Людмила Алексеевна была подростком, — рассказывает Вера Чиченкова. — Она говорила, что отношения с отчимом изначально складывались не очень хорошо, но когда Людмила стала десятиклассницей, он написал ее портрет, который дома назвали „Примирение“. С этого момента у Ханса впервые появилась семья в настоящем понимании этого слова. Благодаря новой привязанности он даже не стал возвращаться в Германию, хотя разрешение было у него на руках».
В начале 70-х Ханс Пройс смог побывать в Калининграде, где сфотографировался у академии художеств на улице Бассейной (сегодня школа № 21) и посетил развалины своего дома (руины находились в районе сегодняшней парковки у супермаркета «Виктория» на улице 9 Апреля) — позже он даже создал автопортрет на фоне этих обломков. В 1984 году он скончался в Кемерово.
«Не знаю, хотел ли художник, чтобы и его работы вернулись в Калининград, — говорит Вера Чиченкова, — но по желанию Людмилы Алексеевны часть творческого наследия Ханса Пройса возвращается на его родину. Выставка глобально расширилась именно благодаря ее усилиям. Подкупило ее, конечно, и отношение нашего музея к памяти этого загадочного человека». (0+)
«Новый Калининград» публикует несколько драматичных фрагментов из дневников Ханса Пройса, расшифрованных и переведенных куратором выставки Алиной Белан:
«Вам предстоит увидеть интересную страну», — сказал Свен, имея в виду Советский Союз (пришлось сказать, что отправляемся в Турцию через Советский Союз). После крепкого рукопожатия зашли на палубу корабля с мыслью об увлекательной стране. Снова пошёл мелкий дождь. Город был покрыт серой завесой. Кругом пахло водой. Мы смотрели на Свена, а он смотрел на нас, при этом мы не заметили, как отшвартовались от берега. Вдруг Гертруда прокричала душераздирающую фразу: «Мы его больше никогда не увидим!». Я попытался её успокоить. Говоря сквозь слёзы, Свен сказал: «Я уже пойду», развернулся и быстро пошёл не оборачиваясь обратно в город.
В ноябре 1943 Гертруда вновь заболела, 20-го ноября она слегла без сил и проболела ровно год. Это был галопирующий туберкулёз лёгких. В условиях войны было очень тяжело ей помочь. Она лежала в городской больнице, я смог при содействии моего шефа летом поместить её в санаторий, но ничего не помогало. После санатория мы еще десять дней были вдвоём, в тот год шеф ещё помог получить комнату. Это были последние совместные дни с моей любимой женой. Гертруда умерла 20 ноября 1944 в 07:30. У неё были водянка и энцефалит. Я потерял свою любимую женщину, самого верного партийного товарища, лучшего человека, что я встречал в жизни. Я провёл всю ночь в больнице, врач сказала, что конец уже близок... Гертруда всю ночь что-то невнятно бормотала. В 7 утра я присел к ней на кровать, через 20 минут она открыла глаза и на мой вопрос: «Узнаёшь ли ты меня?», она улыбнулась и начала напевать мелодию из песни «Моя Москва». Начался отсчёт ее последних минут. Дыхание становилось всё тише и тише, пока окончательно не угасло. Я закрыл ей глаза, мои любимые голубые глаза. Мне глубоко жаль, что у нас не было общих детей из-за довольно опасной работы. Гельмут получил от меня заверенную врачом телеграмму, но прибыл, к сожалению, слишком поздно и не смог попрощаться с матерью.
1960 год. Я был одинок и нуждался в женской теплоте, особенно потому, что в последние годы я не испытывал женской ласки. 5 апреля я ее встретил в магазине, поздоровался и заговорил. Я проводил ее домой, и вечером мы пошли в кино. С этого момента я был у нее ежедневным гостем, и вскоре я переехал в ее квартиру. Её звали Любовь Ивановна Бирюкова. Она была не замужем, но у неё был пятнадцатилетняя дочь. Конечно, мне не следовало так сильно связывать себя, но таков уж я есть. Вновь у меня появилась женщина, создавшая домашний уют. Люба была начальником финансового отдела Кировского района в райсовете. Моё заявление на выезд в ГДР ещё было на рассмотрении, и во второй половине 1963 я получил положительный ответ. 9 октября я должен был покинуть Советский Союз. Это было тяжело для всех троих. Мы так привыкли друг к другу, прожили вместе три года. Люба не знала, что я родился в Кёнигсберге. Согласно легенде я был литовцем, рождён в Каунасе и меня звали Юргис Йонасович Прейсс. В ГДР я, конечно, вернул своё настоящее имя. Разрешение на въезд и выезд я получил только после трёх лет ожидания.
Текст: Иван Марков, фото: Юлия Власова / Новый Калининград
