«Юность», Шаман и K!nRock: продюсер Вадим Марголин о музыкальном бизнесе
20 декабря 2024, 12:30
Вадим Марголин — музыкальный продюсер, студийный звукорежиссер, музыкант, продюсер групп «Юность» и Nightcall. «Новый Калининград» пообщался с ним о том, что привело его в музыку, почему калининградским музыкантам сложно пробиться на большую сцену и почему сегодня легче исполнять каверы, чем писать авторскую музыку.
— Стандартный, наверное, вопрос — что привело тебя в музыку? И что повлияло на твои музыкальные пристрастия?
— Все началось с того, что в шесть лет я пришёл из школы (мое детство проходило в Минске), взял маму за руку и сказал: мы идём записываться в музыкальную школу. У меня бабушка прекрасно играла на балалайке, на гитаре. Мамины братья играли на гитаре. Мама играла на фортепиано. Но на меня, наверное, больше в детстве повлияло то, что к нам в школу пришла учительница из музыкальной школы и рассказала, что это круто. Я послушал, согласился с тем, что это круто, и пришел записываться. Играл на балалайке, гитаре, бас-балалайке, контрабас-балалайке. На всём, что имеет струны и относится к народным инструментам.
Потом, уже в 13 лет, начал играть в первой рок-группе. Мы слушали в те времена очень много серьёзной музыки. Не знаю, почему ребята в 13 лет слушают Queen, Pink Floyd, Guns&Roses, но для нас это были иконы стиля и музыки. Мы очень хотели играть что-то похожее. И, собственно, в первой группе мы что-то такое и играли: с длинными арт-роковыми композициями, по 14 минут, по 8 разных тем и так далее. Причем ребята были очень талантливые. Так сформировалось мое окружение и вкусы.
— Твоя группа «Посткриптум» была ведь популярна в Беларуси? Почему ты все бросил и уехал?
— Да, это был период большой популярности фолк-рока. Мы много ездили по стране, гастролировали и за пределами Беларуси, выигрывали фестивали. Но в Беларуси очень маленький музыкальный рынок, мы не могли заниматься только музыкой, несмотря на успех. Большое количество концертов, гонорары — все равно это не позволяло жить только за счет музыки. Тут все просто. Я уехал в Канаду, в то время я учился в минском инязе, по первому образованию я переводчик. При этом музыки было достаточно в жизни, у меня есть официальная корочка что я художественный руководитель вокально-инструментального ансамбля. В Беларуси все официально должно быть, ты без этого просто не можешь выступать. Но в первую очередь я получил фундаментальное образование языковое и экономическое, потому что это как раз была моя семейная традиция и папа с мамой в свое время закончили иняз, там же много лет преподавали.
— Затем ты приехал в Москву, занимался бизнесом. Что тебя опять привело к музыке и как ты оказался в Калининграде?
— В какой-то момент я для себя просто понял, что хочу заниматься тем, от чего у меня глаза горят. Мальчики взрослеют, как известно, ближе к сорока. И к этому возрасту, наверное, осознание приходит того, чем ты на самом деле хочешь заниматься в жизни. В Калининград я приехал, как думал, на один год. Меня попросили коллеги помочь с проектной работой. И мне здесь очень понравился климат и море рядом. Я для себя решил: а почему бы и нет, мне здесь нравится, я хочу здесь жить.
— Одним из первых твоих калининградских проектов стала группа «Lugosi», ее многие называли «вампирской» группой. Как она появилась?
— Идея родилась очень спонтанно у нас с Сашей Ремпель, а Лугоси, по преданию, был внуком того самого Бэлы Лугоси, который является первым исполнителем роли Дракулы в старом фильме. И «Lugosi» это была история про готический рок. По легенде мы все — вампиры, Саша — красивая мёртвая невеста, и мы об этом поем красивые истории, причем на русском языке. Буквально недели за две я почти весь альбом на кухне написал на планшете в гараж-бэнде. И потом мы его просто аранжировали. Первый концерт состоялся на Новый Год, это был 2016-й. И прямо там же, на этой вечеринке новогодней, мы нашли басиста, затем в группе появился барабанщик. Буквально через месяц-полтора мы уже начали выступать.
Это был прикольный проект, но, мне кажется, мы немного опередили время, потому что где-то год назад волна готической музыки пошла опять очень серьёзно вверх. Может быть, сейчас этот проект имел бы успех больше. Всему своё время.
— Затем появилась группа «Nightcall». Она ведь изначально тоже задумывалась как группа, которая работает на авторском материале?
— Все верно. Мы, опять же, случайно, познакомились с Сашей Лобановой, и я услышал, как она поет в одном из караоке и спросил: «Саша, а давай что-нибудь придумаем?». Мы сделали пару каверов, и первая песня, которую мы записали в авторской версии, была «Nightcall» известного французского диджея Кавински. С неё мы обычно начинали все выступления, поэтому и появилось название группы. Мы с Сашей писали песни, плюс к этому разбавляли немножко каверами.
Но авторская музыка у нас в Калининграде не оплачивается. Это достаточно общее явление. Мы стали добавлять в программу больше каверов. Я совершил историческую ошибку, решив под одним названием продвигать кавер-бенд и авторскую музыку. Мне сейчас об этом говорить не стыдно, потому что надо уметь признавать свои ошибки.
В какой-то момент Саша уехала в Питер, мы нашли новую вокалистку, и я понял, что с ней авторские песни не звучат, да и смысла нет. И мы превратились просто в кавер-бэнд.
В этот момент я начал сотрудничать как ментор с внеучебкой БФУ, помогать молодым музыкантам. Мы работали два с половиной года, за это время привезли для университета много наград всероссийских фестивалей с группой «Геном». Но потом кто-то из ребят ушел в армию, кто-то покинул университет и группа развалилась. Бэлла Уварова, вокалистка «Генома», сказала, что хочет исполнять свои песни. Так появилась группа «Юность», с которой я работаю сегодня.
— Немало калининградских групп, которые на виду, — это кавер-группы, которые исполняют чужие композиции. Почему музыканты не пишут свои песни и не продвигаются с ними?
— Давай рассмотрим это на примере еды. Ты можешь поставить киоск с едой и продавать шаверму или блины. Все знают, что внутри, и, если ты готовишь нормально, у тебя всегда будет покупатель. Кавер-группы продают такую «шаверму», и это нормально. Но если ты хочешь делать авторскую еду, люди будут очень внимательно смотреть — а что это они такое делают? Название непонятное, не очень ясно из чего. А будет ли это вкусно? И если рядом будут стоять ларек с шавермой и такой же ларек с авторской едой, то, скорее всего, у авторской будет гораздо меньше покупателей.
То же самое с кавер-бендами. Плюс авторская группа — это то, что требует вложений много лет до тех пор, пока это станет известным. И только тогда это будет приносить деньги. Люди в целом не готовы слушать неизвестные песни. Чем люди старше, чем больше у них денег, тем больше денег они готовы потратить, но тем меньше они готовы потратить на то, что им незнакомо.
— Несколько лет назад ты говорил, что калининградские музыканты ориентируются на европейский рынок. Сейчас он недоступен. Зато появилось много инструментов для продвижения в России. Почему калининградцев не слышно на большой сцене?
— Есть такое понятие, как конкуренция. Когда ты мог поехать играть по маленьким клубам в Польше, то конкуренции как таковой нет. Ты договариваешься с промоутером, он договорится с клубами, они все решают, причем очень дешево.
Если ты хочешь играть в Москве, то для начала надо туда приехать. Средняя группа, четыре музыканта с чемоданами, с гитарами — это примерно 80 тысяч рублей только дорога туда-обратно. Плюс там надо жить, что-то есть и так далее. Условно в 100 тысяч выходит поездка на 2−3 дня. В Москве клубы, как правило, работают не за процент от билетов, а за аренду. Соответственно, это от 40 до 60 тысяч в зависимости от клуба, плюс продай билеты, сделай рекламу. Вот у тебя уже 200−250 тысяч выходит расходная часть организации концерта в небольшом клубе в Москве для авторской музыки. А это значит, что тебе надо будет минимум 150-200 билетов по полторы тысячи продать, чтобы просто отбиться в ноль, и такая поездка теряет смысл.
У нас есть пара групп, которые достаточно успешно ездят, молодцы большие. Это «Роковой год» — наш локальный «Сектора газа», у них много слушателей в России. Еще есть «Индульгенция» — это такие олды наши, классные трушные панки. Они тоже стараются выезжать куда-то в мини-туры или на большие фестивали.
Мы с «Юностью» также пытаемся пару раз в год выезжать либо на большие фестивали, либо на какие-то большие события. В этом году дважды ездили в Самару, в Москву, там играли на главной сцене ВДНХ, в прошлом году на большой фестиваль в Питер, в Тюмень. Но для обычной калининградской группы это очень дорого и не имеет большого смысла. Ехать в Москву с сольным концертом можно, когда у тебя есть хотя бы 100−150 тысяч слушателей в Яндексе, из них хотя бы 30-40 тысяч в Москве, тогда, возможно, ты продашь 150−200 билетов.
— «ВКонтакте» как-то помогает?
— У «ВКонтакте» для музыкантов есть два инструмента. Первый — это реклама, таргет, который за последние 3 года стал сильно дороже и гораздо хуже работать. С тех пор, как VK начал перекупать шоу у YouTube, «ЧБД» и другие, вся виральная активность, которая была в соцсети, то есть, когда друзья видят твои посты, обвалилась, по моим оценкам, примерно в 10 раз.
Сейчас виральный охват максимум 10-15% на постах. Соответственно, соцсеть не показывает посты дальше. Как бороться с этим? Включать рекламу. Но и реклама в 21—22-м годах работала гораздо лучше. У нас были добавления треков условно по 2 рубля, по 2,5, по 3 рубля по песням, это чартовая цена, а сейчас меньше 10-15 рублей стоимость добавлений не опускается. Реклама «ВКонтакте» для маленьких групп без больших бюджетов потеряла смысл. Посевы по пабликам и плейлистам тоже. Второй классный инструмент, который есть у «ВКонтакте», называется «Трамплин». Они в этом году 10 раз объявляли туда набор, и там огромная конкуренция. За весь год они взяли 10 артистов, с которыми работали известные саундпродюсеры и большие артисты на крутой студии VK Records. Туда брали во многом уже состоявшихся в своих нишах музыкантов.
Бэлла, группа «Юность»
— Давай поговорим о твоем последнем детище — группе «Юность». Почему выбрано направление поп-рок? Для меня «Юность» — смесь «Ранеток» и «Нервов» (группа сейчас прекратила деятельность в России)...
— «Юность» — это искренние истории Бэллы, в основном из её жизни или из жизни её друзей, которые мы перекладываем на музыку. И, собственно, об этом весь наш первый альбом «Мой Космос». Это девять кинематографических историй о любви, о расставаниях, об отношениях с родителями, о смерти друзей немножко. Достаточно грустный, не очень оптимистичный, но предельно честный. Когда мы готовились к выпуску, вели переговоры с большим количеством лейблов, но выбрали московский «Навигатор Рекордз», потому что он нам показался наиболее роковым и близким по духу. Нам важно, чтобы музыка «Юности» была для лейбла чем-то особенным, чтобы лейбл понимал, как с ней работать и что делать.
— Ты часто повторяешь, что у нас в регионе нет музбизнеса. С другой стороны, у нас много разных групп, артистов. Как это сочетается?
— У нас не много групп. Давай разделим. У нас есть кавер-группы — это рынок ивент, абсолютно отдельный. Это просто работа. Кто-то ходит на смену на завод, в офис — это такая же работа. Вторая часть рынка — это авторские группы. На авторской музыке, чтобы только этим жить, не зарабатывает никто, потому что очень маленький регион. Это видно, если ты просто откроешь любую группу и посмотришь на их цифры в «Яндексе» или во «ВКонтакте». Они крайне малы. Групп с аудиторией у нас немного. С аудиторией хотя бы в 10 тысяч плюс у нас, ну, хорошо если будет пять штук. И даже для такой группы один концерт в год билетный в Калининграде — это уже много. Соответственно, где еще играть? И тут вступает в силу то, о чем я тебе говорил, — транспортная доступность.
Если говорить про количество групп, то большинство из них «гаражные» или «диванные», которые играют сами для себя годами, им нравится, это классно, это хобби, они так самореализуются. У них нет публики, прослушиваний, монетизации какой-то, потому что они думают не об этом.
Есть часть групп с гигантскими амбициями. Они считают себя звездами, скажем так, непризнанными гениями. Это очень прикольная позиция, которая ведет в никуда, потому что люди не могут на себя со стороны посмотреть и понять, почему их не слушают. Им не хватает либо качества материала, либо качества аранжировок, либо смысла в этом материале и поэтому они не получают поддержку от музыкальных редакций и мы не видим их в редакционных плейлистах, они не получают от стримингов поддержку в рекомендациях. Музыкальная группа — это не просто люди, которые играют музыку. Музыкальная группа, на мой взгляд, имеет смысл только тогда, когда есть автор, у него есть истории, которыми он не может не делиться. Когда эти истории из него фонтанируют и он вместе с группой может облечь их в музыкальную форму, которая сейчас актуальна и интересна людям, тогда в этом материале появляется потенциал. Когда это графоманство, когда люди просто пишут пустые тексты и в этом нет истории, нет эмоций, которые будут других людей трогать, — это все уходит в песок, и неважно, сколько денег туда вложено.
— Что «Юности» помогло выстрелить?
— Музыка и смыслы, хороший материал. Больше ничего. Когда мы сделали первый фит с Валерой из «Завтра брошу», там за два месяца набралось почти миллион прослушиваний «ВКонтакте». И это пошло как по его аудитории, так и по молодежи. Мы работали над этим релизом с «Союз мьюзик», они сделали хорошую промокомпанию.
Что касается фестиваля «Сам.Фест», то мы просто подали заявку, это мог сделать каждый. Вошли в десятку из более полутора тысяч групп со всей страны, потом в тройку суперфиналистов и поехали в Самару выступать вместе с Вячеславом Бутусовым и Пелагеей. Больше 10 тысяч человек было в Ледовом дворце, и это было для нас огромное событие.
— У меня нет сейчас полной статистики по радио за последние годы. Но рок на русском языке, конечно, стали слушать больше. За последние пять лет в российской музыке у слушателей произошла очень большая переориентация. А три года назад, когда все туры иностранных звезд закэнсили (отменили — прим. «Нового Калининграда»), она еще больше усилилась, стали больше слушать русскоязычную музыку. И еще больше внимания стали обращать на тексты. В первую очередь сейчас важен смысл и эмоции, которые вызывает именно текст. И если этого смысла и эмоций нет, то это все ни о чем.
— В этом году должен был быть юбилей у одного из старейших калининградских фестивалей K!nRock. Но сначала его сдвинули на месяц, в итоге он не состоялся. Уже который год организация феста связана с какими-то скандалами. Как думаешь, есть ли у фестиваля шанс возродиться? И не было ли у тебя желания сделать что-то подобное?
— Нет, не хочу, потому что это огромное количество ресурсов. Причем как эмоциональных, так и трудовых, финансовых. Фестиваль — это большая команда. И это большой бизнес. Я надеюсь, что K!nRock в следующем году сможет пройти. Потому что это часть истории области, большая ее часть, 30 лет. Фестиваль, условно, старше почти в два раза многих своих посетителей. Те, кто сами начинали в 15−16 лет ходить, сегодня приходят с детьми такого же возраста.
Мне кажется, что для области было бы прекрасно, чтобы такой фестиваль был. Потому что, в принципе, у нас больших рок-событий проходит очень мало, их не с кем проводить. Если делать рок-фестиваль с локальными группами за деньги, туда почти никто не придет. По крайней мере, этого не хватит, чтобы продать несколько тысяч билетов по 2-3 тысячи даже на один день. Это реальность, мы в ней живем, в этом нет ничего плохого. Соответственно, всегда должны быть приезжие звезды, на которых будут покупать билеты. А это — большой бюджет.
— Когда я готовился к интервью, включил «Наше радио». И очень удивился тому, что там практически те же группы, что 10 лет назад. Нового материала практически нет. Радиостанции не ставят молодые группы?
— Если говорить о «Нашем радио», мы встречались с музыкальным редактором в Самаре на фестивале, и у нас вышел большой спор именно по этому поводу. Она рассказывала, как много у них новой современной музыки. Ты мне сейчас говоришь о другом, и я ей тоже говорил, что в обычном эфире этой новой музыки практически нет. Есть передача «Чартова дюжина», где бедных музыкантов заставляют активировать каждый день свою аудиторию, чтобы за них голосовали. В результате от паблика просто отписываются, потому что ты всех заколебываешь постоянно: «Проголосуй за меня на „Чартовой дюжине“, проголосуй за меня, пожалуйста». Люди один–два раза это сделают, потом отпишутся.
Есть еще несколько передач, например «Жесткий диск» для тяжелой музыки, а в целом, как была ротация определенных групп 10-15 лет назад, так эти же группы и есть, потому что в любом случае радио — это бизнес, и его миссия — это не открывать новых музыкантов, а зарабатывать прибыль для учредителей, а прибыль радио приносит реклама. Соответственно, для того, чтобы они рекламу могли продавать, и продавать дорого, им нужна доля на рынке, которая означает, что у них должно быть больше слушателей. А слушателей у них больше, когда они играют понятную и популярную музыку. Поэтому сразу минус новым именам.
Есть большое количество групп, у которых и 500 тысяч, и миллион на Яндексе и «ВКонтакте», они играют рок, но при этом на «Нашем радио» их нет. Почему? У кого-то тексты с матом — в эфир уже нельзя. У кого-то депрессивные тексты про смерть или еще про что-то, опять же в эфир нельзя. И в результате эта воронка очень сильно сужается. А в роке веселые эмоции преобладают редко. Чаще всего это грустные, депрессивные песни. И в результате групп, которые могли бы поставить в эфир, не так много.
— Почему мы практически не слышим треков про день сегодняшний, про Донбасс? Ведь пишут песни.
— Ну, потому что, наверное, новых талантливых групп мало, в основном в этом жанре это мужики сорок плюс, которые решили, что надо петь о повестке. Из того материала, который я слышал и который имеет отношение к року, — очень мало песен искренних. Еще раз: смысл очень важен. Смысл — это не когда ты напишешь слова, а когда ты эмоции вкладываешь. Они сами это не пережили, просто об этом рассказывают со стороны, прочитав новости, или, наоборот, пережили, но не обладают талантом про эти эмоции рассказать. В результате очень мало музыки, которая была бы, с одной стороны, искренней, в которой бы смыслы были, плюс хорошая аранжировка и хороший звук. Все это должно складываться вместе. Голос артиста должен быть узнаваемым и интересным.
Если человек, условно, домашний музыкант, до 40–45 не состоялся, почему он должен «выстрелить» сейчас как артист? Состояться просто с тем, что он пытается петь песни на актуальную тему? Нет, это так не работает. Повесткой ты людей не заставишь слушать. Люди хотят воспринимать эмоции. Вот есть группа «Три дня дождя». Наверное, самая популярная молодая рок-группа сегодня — у них около пяти миллионов ежемесячных слушателей. Артист поддерживает СВО, и у него есть большие песни. Но при этом он не пишет песни на тематику. Он пишет песни те, в которых он хочет сказать искренне про себя, про своих друзей. Это нормально, потому что он пишет про истории, которые пережил и умеет эти смыслы донести до своей аудитории.
А если люди историю не пережили и плюс у них нет таланта, чтобы эту историю рассказать, даже если они ее пережили? Очень много отсечек в этом. Формулу хита не знает никто до сих пор.
Для примера — тот же Шаман. Он очень популярен. Но у него гениальные вокальные данные. Он прошел громадное сито отбора «Голоса», у него при этом очень актуальный материал для повестки, у него хорошие аранжировки и очень много денег было вложено в образ и пиар. Настолько много, что мне в одно время оказалось, что это просто госпроект. Потому что человек вошел в шоу-бизнес через телевизор, как в 90-е. Это очень сложно сделать сегодня. У него сначала был телевизор и медийность, а потом слушатели. Скорее всего, тут все вместе, учитывая, что им занимался Виктор Дробыш (известный российский продюсер — прим. «Нового Калининграда»).
— В принципе, качественно сделанная патриотическая музыка в наше время может быть популярна?
— Я считаю, что искусство вне рамок. Если ты написал большую песню, ее могут слушать и через 20 лет, она так и останется большой. Есть песни, которые были написаны 40 лет назад, но которые мы слушаем до сих пор. И они не про то, что «партия — наш рулевой». Они про чувства, про любовь. Посмотри, какой шикарный сборник Баста с известными музыкантами сделал по Магомаеву. Это вечные, большие песни, и в них нет повестки, в них нет политики. Потому что это большие песни больших композиторов, исполненные большими артистами. А чем больше пытаются в музыку привнести неважно какой идеологии, тем эта музыка становится мельче, тем она менее интересна слушателю.
— Кстати, про авторов. Почему сейчас больших композиторов не так много, как в СССР?
— Смотри, в СССР был очень большой отбор. В Союз композиторов чтобы попасть, тебе нужно было получить высшее музыкальное образование и не только. То же самое с поэтами, литераторами. Они писали очень сложные песни. Я сейчас иногда работаю с детскими ансамблями, и когда они поют советские песни, я, честно, очень долго парюсь, потому что мне самому нужно всю гармонию понять, она реально сложная. Это не сегодняшние три-четыре аккорда.
К тому же сегодня очень доступна звукозапись. В 90-х годах мы по 3-4 месяца складывали карманные деньги всей группой, чтобы прийти в студию на 3 часа и записать одну песню. Мы тогда платили, условно, на большой студии что-то порядка 100 долларов в час, потому что оборудование в студии стоило больше миллиона. Теперь ты за 200 тысяч рублей можешь свою студию дома собрать и записывать качественные треки. Сейчас все зависит не от доступности оборудования, а от твоей квалификации как аранжировщика, саундпродюсера, от звукорежиссера. Сегодня порядка 10−13 тысяч песен ежедневно заливаются на различные площадки, как в этом шуме найти классные песни?
В Советском Союзе было устроено все иначе. Очень редко когда исполнитель был автором. Даже у Пугачевой больше половины песен не ее авторства. В основном были исполнители, и отдельно авторы текстов, композиторы, аранжировщики. Всё это был один большой бизнес. Сейчас это осталось только в больших продюсерских центрах. Сегодня артист является и автором, и исполнителем, и маркетологом и много кем еще.
Более-менее приличный текст, если по московским ценам смотреть, стоит 120−150 тысяч. Музыка стоит не меньше. Плюс это всё надо ещё в студии записать. А в Москве студия приличная около 3 тысяч в час стоит. Это надо свести, еще от 30 до 40 тысяч. И вот в результате уже получается условно 400-500 тысяч рублей одна песня. Просто продукт, у тебя еще рекламы в нем нет, на которую тоже нужны деньги. вкладываешь еще столько же, и на выходе у тебя получается 50 тысяч добавлений. Если даже все, кто добавил себе твою песню, начнут по три раза в месяц ее слушать, то получится 150 тысяч прослушиваний, а одно прослушивание стоит на «Яндексе», в ВК, условно, около 3 копеек. Сколько лет твоя песня должна отбивать миллион рублей и будут ли ее слушать через год или два?
Поэтому исполнитель пишет сам и теряет в качестве. От его навыков очень много зависит, от того, является ли он сам аранжировщиком или у него есть аранжировщик и звукорежиссер в команде. Возникает вопрос по бюджету — откуда его брать. Авторские концерты, напоминаю еще раз, денег не приносят. Стриминги на таком этапе денег не приносят — смешные 3−5 тысяч в месяц при огромных для начинающего 100–150 тысячах прослушиваний. Что делать? Идти работать на работу. Но при этом теряется концентрация на творчестве. Человек не может два дела делать одинаково хорошо одновременно. И музыка переходит в разряд хобби. Падает качество, падает количество материала. Сегодня надо издавать 12−15 песен в год, а каждая песня, по-хорошему, 50−100 часов работы. Где эти часы полноценные набрать, если ты 40 часов в неделю работаешь на работе и еще живешь жизнь? Все очень завязано на том, можешь ли ты заниматься только музыкой. В советское время композиторы и поэты-песенники занимались только музыкой, и они на этом зарабатывали. Сейчас такие люди есть тоже, но немногие артисты могут оплатить их работу.
— Для тех, кому сейчас плюс-минус 40 лет, во многом рок стал музыкой поколения. Сейчас какое направление можно назвать музыкой современной молодежи?
— У молодых сегодня есть свои группы, которые они слушают, огромный пласт. И это чаще не рок-музыка, а рэп и поп. Сейчас молодые ребята гораздо более всеядны. И ты можешь у одного и того же человека увидеть в плейлисте просто все. Вообще все. От классики до рэпа, рока, попа и электронной музыки. Думаешь, господи, как они это слушают! И это круто на самом деле, потому что гораздо меньше рамок, как было в наше время.
— Интересно, а что у тебя, Вадима Марголина, не только музыканта, продюсера, но и человека, в твоем плейлисте?
— Ой, у меня много разной музыки. Я слушаю каждую пятницу много песен, которые выходят новые в редакторских плейлистах своего жанра, часто пишу ребятам, которые понравились, знакомлюсь. Есть несколько локальных групп, которые мне нравятся. Есть группы из Москвы, Питера, Уфы, с которыми мы исторически дружим, что-то пишем совместно. Соответственно, мне надо просто быть в курсе того, что происходит.
— А под какую музыку ты отдыхаешь?
— Тишина — это прекрасная музыка! Самая лучшая музыка для звукорежиссера — это тишина.
Беседовал Александр Степаненко, фото: Юлия Власова / «Новый Калининград»
