Голос эпохи: интервью с диктором калининградского радио Галиной Любогощенской

В Калининграде мало кто её видел, но голос и фамилию знают многие. В середине 70-х годов прошлого века Галина Любогощенская начала работать диктором калининградского радио. Прогнозы погоды, новости, концерты по заявкам и многое-многое другое было окрашено ее мягким, приятным тембром. И даже скучные «вести с полей» или отчеты с партийных конференций звучали как-то тепло и по-домашнему. В интервью «Новому Калининграду» Галина Олеговна рассказала о том, как неудобное расписание в школе заставило её, преподавателя русского языка и литературы, уйти на радио, почему дикторы в советское время почти не допускали ошибок и каких трудов иногда стоит сделать речь чиновников понятной людям.

— Галина Олеговна, вас как диктора советской закалки, наверное, раздражает, когда люди говорят неграмотно, ставят неправильные ударения, путают значения слов?

— Я это замечаю, меня как филолога это расстраивает немного, но я не люблю делать замечания. Не хочу никого смущать. Грамотная речь — это важная часть моей профессии, я не имею права ошибаться в таких вопросах. Но я не могу предъявлять такие же требования к другим людям. Это неправильно. Но знаниями своими делюсь, сейчас веду мастер-классы для журналистов с радио «Балтик Плюс». Рассказываю, в частности, о наиболее часто встречающихся ошибках.

— Какие чаще всего встречаются?

— Их так много, что сразу сложно что-то выделить... Ну, вот, например, иногда можно услышать слово «инцидент» с «н» после второго «и». Нередко даже очень грамотные люди делают ошибки при произнесении глаголов женского рода в прошедшем времени, в наречиях.

— Сейчас на радио и телевидении стало больше ошибок?

— Смотря с каким временем сравнивать. Если мы говорим о советском периоде, когда в эфире работали преимущественно дикторы, то ошибок сейчас больше, а если о 90-х годах, когда журналисты просто каким-то потоком пошли в эфир, то значительно меньше.

— Как вы стали диктором?

— С одной стороны, случайно. С другой, скажем так, по необходимости. Родом я из города Мичуринска Тамбовской области. Там с отличием окончила педагогический институт, после чего приехала в Калининград к мужу. Он тоже из Мичуринска, учился в КВАТУ, а потом остался здесь служить. Мы познакомились в нашем городе на танцплощадке во время белого танца, когда дамы приглашают кавалеров. Прожили мы 48 лет. Два года назад мужа не стало...

Первый раз я приехала Калининград в 1973 году, пробыла здесь где-то месяц. А в 1974 году перебралась сюда уже насовсем. Город, помню, оставил довольно мрачное впечатление. После маленького и компактного Мичуринска всё здесь мне казалось каким-то большим, неуютным. У себя там я привыкла ходить пешком, а здесь надо было пользоваться общественным транспортом. А еще это большое мрачное небо...Потом привыкла, конечно. Калининград стал мне родным.

Своего жилья у нас с мужем поначалу не было. Мы снимали квартиры, сменили четыре или пять мест. Было непросто. К тому же я, несмотря на наличие красного диплома, долго не могла найти работу. В ГОРОНО (Городской отдел народного образования. — прим. «Нового Калининграда») очередь на место учителя русского языка и литературы была 120 человек! Можете себе представить?!

Но мне повезло, завуч 24-й школы — участница Великой Отечественный войны Екатерина Петровна Ромась —попросила меня прийти на замену, потому что учительница заболела, и я преподавала в этой школе целый месяц. У меня было два восьмых и два десятых класса. А потом Екатерина Петровна позвонила в ГОРОНО и как известный заслуженный человек попросила, чтобы «этой девчонке», то есть мне, нашли постоянную работу. Так я оказалась в 12-й школе. Там отработала полгода, ушла в декрет, и в 1975 году у меня родился сын. Потом я вернулась в школу, мне там нравилось, но было одно «но» — неудобный график.

Меня поставили работать во вторую смену. Причем уроки были и в субботу. А ясли по субботам не работают. Муж в это время всегда на службе. Ни бабушек, ни дедушек в Калининграде у нас нет, на кого я оставлю годовалого малыша? Объяснила ситуацию завучу, но она сказала, что, может быть, потом, когда появится возможность, расписание изменят. Но мне-то не потом нужно, у меня-то сейчас безвыходная ситуация.

Через много-много лет, когда я брала интервью у ныне уже, к сожалению, покойного Лазаря Фуксона (с 2001 по 2005 годы он занимал должность начальника управления образования администрации Калининградской области. — прим. «Нового Калининграда), он, узнав про эту историю, даже воскликнул: «Господи, какого директора школы мы потеряли! Почему вас не задержали в школе!».

Ну, а тогда, в 1976 году, я задумалась о том, как мне быть дальше. Однажды сижу, проверяю тетради и по привычке слушаю радио. Хочу сказать, что я всегда очень любила радио, особенно передачи из цикла «Театр у микрофона». Половину спектаклей просто знала наизусть. И тут слышу, что объявляется конкурс на место диктора-женщины. Подумала: «Черт побери! У меня, помимо диплома филолога, диплом руководителя студии художественного слова, я занималась в драматической студии, писала стихи, была юнкором. Почему бы не попробовать?». В общем, набралась смелости и позвонила. Как потом выяснилось, я была первая, кто откликнулся. Мне сказали подготовить стихотворение или басню. Я пришла в комитет по телевидению и радиовещанию, который располагался тогда в немецком доме на Комсомольской, 61, и прочитала отрывок из поэмы Александра Прокофьева «Россия»:

Сколько звезд голубых, сколько синих!

Сколько ливней прошло, сколько гроз.

Соловьиное горло — Россия,

Белоногие пущи берез.

Читала в темной студии. За стеклом — звукорежиссер Борис Приходько и мой будущий коллега Сергей Федечкин, у которого был псевдоним Сергей Соколов. С ним мы проработали 15 лет.

— Вы сразу поняли, что прошли испытание?

— Нет, конечно! Я сходила на это прослушивание (слова «кастинг» тогда никто не знал) только для очистки совести. На то, что подойду, что меня возьмут работать диктором, особо не рассчитывала. Просто не хотела потом жалеть о том, что не воспользовалась возможностью. Я уже и думать об этом конкурсе забыла, но тут происходит невероятное: к дому, где тогда жила — на улице Каменной, подъезжает большая черная «Волга», из неё выходит высокий и солидный немолодой человек, направляется в нашу квартиру и хорошо поставленным актерским голосом спрашивает меня... Но я всего этого не видела. Была в школе. Картину мне описала приехавшая из Мичуринска мама.

Импозантный мужчина — это, как выяснилось, Герольд Голубев. Людям старшего поколения должно быть известно это имя. Это бывший актер, который долго, лет, наверное, пятнадцать, был диктором на радио. Потом он стал работать в редакции «Последних известий», где уже трудился первый диктор калининградского радио Иосиф Ходор. Почему Герольд Голубев приехал лично, а не позвонил? Потому что телефона у меня тогда не было.

В общем, я приехала домой, узнала о визите и испугалась. Ведь я в тот день как раз потеряла голос. Было четыре урока подряд, пришлось очень много говорить.

Прихожу к председателю комитета по телевидению и радиовещанию Константину Николаевичу Медведеву и шепотом объясняю ситуацию. И еще говорю, что школа — это мое призвание. Думала, что разговор тут же закончится, раз такое дело. А Медведев (удивительно!) стал меня уговаривать, рассказывать о преимуществах работы диктором на радио. «Сколько, — спрашивает, — вы получаете в школе?» Я: «120 рублей». Он говорит: «Мы поставим вас на вторую категорию, и у вас здесь тоже будет 120 рублей. К тому же в субботу — выходной. И воскресенье — тоже, пока у вас ребенок маленький». А ведь это как раз то, что мне нужно! Как тут не согласиться?

Потом в дикторской кабине я нашла папку, где был список претендентов. Довольно внушительный, надо сказать. Там было человек 60–70. А напротив моей фамилии кто-то написал «слишком молодая». То есть по моей кандидатуре, судя по всему, велись серьезные дискуссии. И это понятно, мне было 22 года всего...

— Помните свой первый эфир?

— Нет. Знаете, как-то не отложился. Но я сразу поняла, что мне очень повезло, потому что вокруг меня образовался круг очень талантливых людей. Тогда работали: Сергей Соколов, Герольд Голубев, Галина Воронова. В ходу тогда была шутка о том, что в Калининграде «птичье радио».

...Когда Герольд ушел в «Последние известия» мне стали искать в пару молодого человека. И нашли. Им оказался Николай Павлюк — кандидат педагогических наук, преподаватель «Плехановки», автор многих книг по математической лингвистике. Также я много работала с Леонидом Степановым. Но вообще, состав дикторов-мужчин менялся очень часто и быстро. Шестнадцать человек на моей памяти сменилось. Кого только ни было! Актёры, спортсмены, педагоги. Один даже параллельно врачом-наркологом работал. И с ним случилась одна неприятная история. Он жил в общежитии и однажды пригласил к себе женщину. А тогда был закон, что гости могут находиться только до 23.00. Кто-то ему сделал замечание. Начался скандал. И вот «моральный облик» этого диктора решено было обсудить всем коллективом радио, поскольку пришло письмо из милиции. На собрании зачем-то требовали от него рассказать, что это была за женщина. Он отказывался. Всем было ужасно неловко...

Но самый, пожалуй, необычный мой коллега — Герман Валиев. Он был каким-то партийным начальником в Узбекистане и при этом работал там ещё и диктором. В 1991 году приехал в Калининград и устроился к нам на радио. Человек грамотный, но с очень высоким, на мой взгляд, для мужчины голосом. Проработал у нас он год или полтора. Потом уехал в Москву и стал секретарем председателя Союза журналистов России.

— Почему так часто менялись именно дикторы-мужчины?

— Дело в том, что тогда считалось, что диктор — это не совсем мужская профессия, ведь платили немного. Поэтому многие совмещали эту работу с другой, и когда находили что-то получше, уходили.

По большому счету двух дикторов — мужского и женского голоса — вполне хватало. Но еще один человек нужен был для подстраховки. Существовало правило, по которому один человек обязательно в течение рабочего дня должен был находиться в дикторском отделе. Мало ли, может, новости какие-нибудь важные придут! Идет, допустим, пленум обкома партии, и в эти дни в любой момент могут принести тексты, которые нужно срочно прочитать. Итоги голосования, например, какие-то решения.

— Скучное, наверное, это было занятие?

— Главное, чтобы слушателям было не скучно! Иногда ведь приходилось по сорок минут официальные документы озвучивать. Весь вечерний эфир порой отводился под это. Но наша задача как раз в том и состояла, чтобы как-то очеловечить эти тексты, сделать их не таким зубодробительными, что ли. Мы ведь были своеобразным голосом партии. А это значит, что материалы нужно подать так, чтобы они были не только логически выстроенными, понятными, но и даже в чем-то интересными.

— А как это можно сделать? Вы же не меняли смысл написанного. Просто читали...

— Но для этого и существуют правила логического чтения. Если правильно расставить акценты, добавить нужную интонацию, то самый скучный текст зазвучит совсем по-другому. Но главное — это магия голоса. У Сергея Соколова был очень красивый мужской голос. Он так читал, что просто хотелось...

— ...Вступить в партию?

— Хотелось слушать и слушать. Это не вызывало отторжения, это завораживало! Кстати, читать отчеты с разного рода пленумов мне долго не доверяли. Допустили к ним только ближе к 90-м годам, когда перестройка уже вовсю шла.

Но я читала всё остальное. Радио 70–80-х годов — это ведь целый мир разный редакций. Была редакция пропаганды, редакция тематических программ, редакция молодежных и детских программ. Как правило, журналисты писали тексты, а мы, дикторы, их озвучивали. Лишь в редких случаях журналист выходил в эфир сам. Была, помнится, такая передача «На сельской радиоволне». Её полностью сам делал Иван Васильев, заслуженный журналист, участник Великой Отечественной войны. Очень уж проникновенными у него получались беседы с людьми. Диктор в этом случае был просто не нужен.

Потом, ближе к 90-м, самостоятельно в эфир стали выходить журналисты молодежной редакции — Наталья Сорокина, Людмила Викторова, Татьяна Краснянская и другие. Были такие передачи  — «Ориентир», «Голос юности». Помню прекрасную программу «Калининградская звездочка» Галины Шанько из детской редакции

Последние известия всегда читали на два голоса, мужской и женский. Это было железное правило. Никому до 90-х годов не могло прийти в голову читать новости на один голос.

Важно отметить: все передачи перед выходом в эфир должны были пройти цензуру — военную и штатскую. Нужно было получить разрешение Главлита. Это называлось «залитовать». Цензоры находились на Бассейной, где тогда была калининградская студия телевидения. Оттуда курьер привозил нам заверенный, утвержденный вариант.

— Какие передачи вам особенно нравилось вести?

— Очень престижно было вести концерты по заявкам. Ведь к нам приходили целые горы писем с просьбами поставить ту или иную песню, поздравить кого-нибудь. Была музыкальная редакция, которая отбирала материал, писала подводки и так далее.

Раньше радио при всей своей технической скудости было более душевное, и оно было богато жанрами. Звучали очерки, радиорассказы. Некоторые мне очень нравилось читать. Была еще очень хорошая передача «Служу Отечеству», которую делал Сергей Прокошенко. Мы её читали с ним на два голоса.

— Помните наиболее серьезные ошибки, оговорки в прямом эфире?

— Понимаете, прямого эфира было на самом деле очень мало. Все передачи, да и новости в основном тоже, мы записывали на пленку. Если собьешься или что-то неправильно скажешь, можно было быстро исправить. Возможность ошибки была сведена практически к минимуму.

Иногда итоги партийных пленумов читали в прямом эфире. И еще по воскресеньям выходила передача «По страницам районных газет». Рано утром мы приходили в «Калининградскую правду», где дежурный журналист выдавал нам уже подготовленные вырезки. Вот это уже было страшно, потому что, как мне сказали в дикторском отделе в Москве: «Слово — не воробей. Поймают — вылетишь».

— Кого-то увольняли на вашей памяти?

— Ничего такого не помню. И серьезных ошибок, повторюсь, не было. Ходили легенды, что однажды Сергей Соколов, объявляя песню «Ой, вы, ну-ли, что заснули?» произнес слово «вынули» и замешкался. Долго не мог сообразить — кто чего откуда вынул. А однажды, тоже еще до меня, Сережа, говорят, ругнулся матом нечаянно в эфире. Не знал просто, что тумблер включен. Его на два месяца отстранили от эфира, и всё на этом закончилось.

Было еще такое правило: те, кто сделает три речевых ошибки за месяц, лишаются премии. Со мной такого не случалось.

— Слушатели предъявляли вам претензии за неверные прогнозы погоды?

— Иногда бывало. Звонили и спрашивали: «Вы вообще из своей студии в окно выглядывали?» Дождь льет как из ведра, а вы говорите — «переменная облачность». Но мы озвучивали только ту информацию, которая поступила из метеослужбы. Что тут еще ответить?

— Диктор обязательно должен понимать, что он читает? Вникать в смысл написанного?

— Долгое время мне поручали читать «Технические новости» и «Технические новости сельского хозяйства», хотя я к технике не имела никакого отношения. Речь шла в основном о рационализаторских предложениях. Разумеется, я ничего не понимала, но читала так уверенно, как будто я в этом действительно разбираюсь.

Работа диктора состоит в том, чтобы взять чужой текст и согреть его своей эмоцией. Это сродни профессии актера. А у меня актерские способности были, меня всегда тянуло на сцену. Я вела в школе разные мероприятия, концерты, потом делала это уже на городском уровне. И поэтому быть диктором мне очень нравилось, я была просто влюблена в свою работу.

— Тем не менее на определенном этапе вы решили стать журналистом. Почему?

— Опять же — по необходимости. Дикторы на рубеже 90-х годов стали исчезать «как класс». Журналисты сами начали озвучивать свои передачи. А с другой стороны, мне уже давно стало тесно в дикторских рамках. Я сама хотела писать тексты, делать материалы, выражать своё отношение в озвучиваемому материалу.

Свободной журналисткой ставки долго не было, но я потихоньку начала делать сюжеты. Например, в программу «Панорама», которой заведовала главный редактор Ирина Любановская. Как правило, это были экспресс-интервью на улице. Я подходила к прохожим и интересовалась их мнением на разные актуальные темы. И мне это очень нравилось. Потом я придумала рубрику «Таланты и поклонники», которая просуществовала семь лет. Я находила талантливых детей, какие-то народные ансамбли, приводила их в студию, делала записи их выступлений. Если это какой-то музыкальный коллектив, то пленки были полезны, как бы сейчас сказали, для раскрутки.

Можно сказать, что я была продюсером, хотя тогда даже слова такого не знала. Один из первых моих сюжетов был о детском коллективе «Поющие горошины» Ольги Мезенцевой. Делала интервью я и с известными, состоявшимися людьми. Например, с артистами местной филармонии, драмтеатра — Эдуардом Гантовским, Николаем Петеровым, Тахиром Матеулиным. Да много с кем!

Сотрудники ГТРК «Калининград», 2000-е годы

— Есть передачи, которыми особенно гордитесь, считаете их творческой удачей?

— Однажды в Пионерском я увидела пожилого человека во главе колонны, которая шла возлагать цветы к братской могиле. Меня удивило, как он профессионально отбивал ритм на барабане. Подошла и спросила, кто он, где так научился играть. Оказалось, что, он, будучи выпускником музыкального училища, участвовал в Параде Победы в 1945 году. У меня вышла передача, в которой это событие описано глазами юноши-барабанщика. Получилось, мне кажется, очень проникновенно. А в конце мы ещё дали барабанную дробь в исполнении этого человека, имя которого, к сожалению, вылетело из памяти. Наш музыкальный редактор Ольга Гарри, многолетний автор популярной программы «Люди и судьбы», призналась мне, что даже всплакнула после моей передачи.

Как-то раз, по-моему, в 1993 году, на каком-то мероприятии в нашем историко-художественном музее я увидела интеллигентного вида мужчину, который плёл лапти. Это занятие совсем не сочеталось с его внешним видом. Такой, знаете, советский инженер, с бородкой, в очках, и вдруг — лапти. Тоже подошла, познакомилась с ним. Оказалось, действительно, инженер. Научный институт, где он работал, закрыли, должность его сократили, надо чем-то жить, вот он придумал себе такой заработок. Имя у него было ещё необычное — Джон Бардин. Отец у него, как выяснилось, американец.

В 90-е было интересно заниматься журналистикой, потому что появлялось много нового, ещё недавно совсем немыслимого. Например, в Доме быта на Фрунзе открылось казино «Ванда». Для советского человека, которого всю жизнь учили, что азартные игры, легкая нажива — это очень плохо, событие шокирующее. С другой стороны, интересно, что это такое и как всё происходит. Взяла я огромный, семикилограммовый магнитофон, который мы называли «репортёр», и отправилась в «Ванду», а потом ещё на теплоход «Семён Будённый», где тоже было казино. Поговорила с сотрудниками заведений, с посетителями. Получилась, как мне кажется, интересная проблемная передача.

— Наверняка часто приходилось брать интервью у чиновников. Как строились работа с ними?

— Я два с половиной года работала в службе информации. Сложность состояла в том, чтобы сделать понятной, логически выстроенной речь чиновников, разного рода руководителей. Были среди них очень косноязычные. Вспомним хотя бы губернатора Леонида Петровича Горбенко, царство ему небесное... Чтобы хоть какую-то фразу можно было пустить в эфир, её сначала долго приходилось «чистить», убирать какие-то несвязности. Но со временем я научилась обрабатывать речь чиновников так ловко, что им самим стал нравиться результат. В жизни человек говорит не очень складно, а по радио звучит четко, логично. Даже красиво. Они ещё признавались мне: «Слушаем и не верим, что это мы так хорошо излагаем». Но они не понимали, сколько нужно приложить усилий, чтобы их речь звучала так плавно.

— Вы сказали, что проводите мастер-классы для журналистов. Как вам новое поколение?

— Замечательные ребята. Умные, любознательные, раскованные. Мы были зажатые, вечно боялись сделать что-то не так, совершить ошибку. Современные журналисты посмелее, поинициативней, в чем-то интересней. Мне нравится с ними работать. И сама многому у них учусь, стараюсь не отставать от стремительно бегущего времени.

— Чем занимаетесь, помимо наставничества?

— Воспитываю внуков. Много читаю. Вот сейчас, например, штудирую исторический труд Евгения Тарле «Наполеон». Параллельно перечитываю Марину Цветаеву, Бориса Пастернака. Словом, получаю от жизни удовольствие!

Беседовал Кирилл Синьковский, фото автора и из архива Галины Любогощенской