Директор филармонии Виктор Бобков: «Ведём выматывающую борьбу с дурновкусицей»

Концертный зал областной филармонии недавно отметил свой 45-летний юбилей. И более двадцати лет это культовое для города учреждение возглавляет Виктор Бобков. Человек, сочетающий, казалось бы, несочетаемое: энциклопедическую образованность и способность лавировать в дебрях хозяйственных проблем, гуманитарный склад ума и умение закручивать гайки. В общем, беседа о военно-музыкальной эпопее полковника музыкальной службы Бобкова получилась нескучной.

Народный артист России Виктор Бобков родился в 1951 г. В 1964 г. поступил в Московское суворовское военно-музыкальное училище по классу кларнета. В 1970 г. — на военно-дирижерский факультет Московской государственной консерватории им. П. Чайковского. С 1975 г. — руководитель военных оркестров крейсеров «Свердлов» и «Октябрьская революция». 1981–1988 гг. — руководил военным оркестром в Риге. С 1988 г. — начальник военно-оркестровой службы, военный дирижер оркестра штаба Балтийского флота. С 2004 г. — директор Калининградской областной филармонии им. Е. Светланова. Женат, есть дочь и два внука.

— Виктор Васильевич, как начиналась ваша военно-музыкальная история?

— Сколько себя помню, всегда был музыкальным ребёнком. С самых младых ногтей как зачарованный слушал по радио симфонические концерты, играл на кларнете. А папа был военным, запах портупеи помню по сей день. Поэтому меня вполне закономерно отдали в Московское суворовское военно-музыкальное училище по классу кларнета. И жизнь безотлагательно принялась испытывать на прочность. Мальчик из тёплого доброго дома попадает в казарму, где нравы далеки от барокко. Колоссальное испытание для детской психики. Человеку необходимо, чтобы его любили, а ты оказываешься в роли гадкого утёнка, которого в любой момент могут пнуть и оскорбить. Нынешняя дедовщина — это детский лепет по сравнению с теми нравами, которые царили в училище.

Когда я в дальнейшем прочитал Куприна «На переломе» о его пребывании в кадетском корпусе, был поражён совпадением ощущений. Но он хотя бы мог в воскресенье пойти к матушке на обед, а у меня и этого не было. У всех новеньких подушки были проплаканы ночами. Подъём, физзарядка — все строем. За любую провинность отправляешься мыть туалеты или колоть лёд зимой. И тотальное ощущение неприкаянности. Помню, когда ехал на каникулы домой, заходил в купе, и этот запах дерматина на всю жизнь стал связан с острым предчувствием счастья.

— Эти перипетии не отбили страсти к музыке?

— Не отбили. Во-первых, в глубине души жило понимание: терпи, казак, атаманом будешь. А во-вторых, в училище была совершенно уникальная педагогическая среда обитания. У каждого воспитанника был индивидуальный педагог для занятий по специальности. Музыкальные познания наших наставников потрясали. Так же как и безукоризненность манер. На занятии они никогда не появлялись без галстука-бабочки. Они были для нас небожителями. Это вдохновляло и побуждало много заниматься. Я не знал, что такое лень или отсутствие желания. Подъём был в семь утра, а мы просили дневального поднять в шесть, чтобы успеть позаниматься. И эта страсть была так велика, что её хватило на всю мою последующую жизнь.

В качестве иллюстрации — ностальгическое воспоминание. 1974 год. Я на пятом курсе, и в новогоднюю ночь мне выпало стоять в карауле. В подобных случаях курсанты скидывались по рублю и вручали собранное «пострадавшему». Как только у меня на руках оказалась эта денежная сумма, я тут же осуществил давнюю хрустальную мечту: купил кипу нот и был совершенно счастлив.

— Насколько я знаю, испытание на прочность продолжилось, когда вы приступили к службе на крейсере «Свердлов». Учитывая полученное фундаментальное музыкальное образование, не были тесны рамки, в которых вы оказались?

— Мне сразу же дали понять, что это крейсер, который выполняет боевые задачи, пассажиров здесь нет. Ключевая задача — поддерживать боевой дух личного состава. Сказать, что это ограничивало мою реализацию, ничего не сказать. Из-за постоянных боевых тревог репетировать приходилось не систематически, а периодически. Впрочем, я приступил к этой службе без иллюзий. Более того, уже в ту пору у меня было понимание, что этой жизни надо заплатить высокую цену, чтобы в дальнейшем одолеть вершины, о которых мечтаешь. И жизнь щедро вознаградила меня, когда я стал руководителем военного оркестра в Риге, а затем — начальником военно-оркестровой службы, военным дирижером оркестра штаба Балтийского флота в Калининграде. Это был истинный праздник жизни, на котором я не был чужим. Симфонические концерты, спектакли. Шпоры звенели, огни сияли, душа пела.

— До начала 2000-х ваша жизнь была связана с военными структурами. А в 2004 году вы оказываетесь во главе филармонии — этой сложно устроенной партикулярной организации. Как встретил вас коллектив?

— В принципе, когда ты руководитель (а я был им долгие годы), ты всегда живёшь в жерле вулкана. Но когда стал во главе филармонии, быстро понял — «здесь не равнина, здесь климат иной». В Вооружённых силах несколько иная этика. Ожидание подвохов и подножек, с которыми быстро столкнулся, мне было незнакомо. По первости я был мягок и уступчив, но затем понял справедливость закона физики: опираться можно на то, что сопротивляется...

— И принялись закручивать гайки?

— Это было неизбежно. В тот период в филармонии наблюдалась чехарда директоров и общая неразбериха. А задача была поставлена нешуточная: основать центр музыкальной культуры. Это легко сказать, а вот претворить в жизнь... Коллектив с самого начала принял меня, мягко говоря, настороженно. Во-первых, сказывался скепсис творческих людей в отношении полковника: дескать, на что может быть способен этот солдафон? Во-вторых, учитывая бесконечную смену руководителей, опасались, что пришёл очередной временщик, который испортит и то, то было. А было немного: прекрасный камерный оркестр и отменные органные исполнители. При этом хозяйство было запущено, зарплаты не соответствовали уровню мастерства большинства музыкантов. С заполняемостью зала всё было печально, об аншлагах не шло даже речи. Вдобавок эдакая местечковая звёздность. Идёт концерт, а один из исполнителей не спеша, вальяжно, входит в здание. Заставить их работать было крайне сложно. Пришлось власть употребить: с кем-то — жёстко побеседовать, а с кем-то — расстаться. Но была и другая сторона медали. Оркестровые музыканты — особая публика, взыскательная и не прощающая профессиональных огрехов. И надо было изо дня в день сдавать экзамен на предмет своей профессиональности и убеждённости в том, что делаешь. Ведь не секрет, что оркестры время от времени сжирают дирижёров.

— Насколько удалось реализовать задуманное?

— Возьму на себя смелость утверждать: удалось многое. Если сформирована команда, если отлажена работа административно-хозяйственной и юридической служб, бухгалтерии, то механизм, при всей его сложности, работает исправно.

— Директор филармонии — коммуникатор между тремя клубками интересов и задач: ожиданиями широкой публики, артистов и власти. То есть обязан, как мне кажется, совместить несовместимое...

— Я бы многое ещё добавил к этому перечню. Конечно, угодить всем невозможно, но искать компромиссы, выгодные для всех сторон, и есть подлинное искусство управления. Которое как раз и проявляется в совмещении несовместимого. Конечно, мозги закипают от ежедневной необходимости принять правильное решение. А специфика учреждения такова, что не каждый, как сейчас принято говорить, эффективный менеджер поймёт устройство этого сложносочинённого организма.

Отдельная песня — гастрольные хлопоты. Летит к нам, допустим, около ста музыкантов. А на инструменты нужно покупать отдельные билеты. А вот у замечательного скрипача Павла Милюкова, на минутку, скрипка Страдивари, которую он, естественно, нигде не оставляет. И надо организовать гостиничный номер, который совершенно безопасен, и в котором удобно репетировать. И среди всей этой чехарды я нахожу время дирижировать оркестром и делать аранжировки. То есть делать то, на что учился. И именно это помогает мне стойко преодолевать все организационные шарады.

— Каковы самые болезненные сегодняшние проблемы?

— Нехватка творческих кадров. Прежде всего — исполнителей на ряде духовых инструментов. Их практически можно заносить в Красную книгу. Не готовят музыкальные учебные заведения исполнителей, в которых остро нуждаются концертные организации.

— С вокалистами, как я понимаю, всё благополучно. Сужу как зритель...

— Это действительно так. У нас хотели бы работать многие исполнители — репутация филармонии высока. У нас несколько раз проходили конкурсы. Заявок было много. Несколько раз приезжали молодые исполнители. Прослушивали их, отбирали лучших. Все талантливые, красивые, хотят петь оперные арии. Но в столичных городах это сложно воплотить в жизнь. Конкурс прошли две молодые солистки и были совершенно счастливы открывшимся перед ними творческим перспективам. Но и в Концертный духовой и Камерный оркестры приходят новые музыканты, в том числе приезжие. Пока держимся.

Виктория Бобкова 

— В числе солистов филармонии ваша дочь Виктория. Имело место протежирование папы?

— Никакого протежирования не было. Деятельность Виктории в филармонии началась с работы билетёром. Становление и рост шли исключительно за счёт её таланта и трудолюбия. Вообще меня поражают многочисленные инсинуации на эту тему. Все мы знаем словосочетание — творческая династия. И, как мне кажется, это замечательно, если дети оказываются продолжателями дела родителей...

— Как удаётся выдерживать конкуренцию с десантами музыкальной и театральной попсы, делающей деньги в нашем регионе, и привлекать широкую публику?

— Эта проблема существовала всегда. Ведём выматывающую борьбу с дурновкусицей. В условиях насаждения массовой культуры, этого зубоскальства, «кривых зеркал» народ оболванивается. Мы же работаем не ради беспредметного музицирования, а ради конкретной аудитории. Мы обязаны просвещать, воспитывать и привлекать. Наша задача — сделать посещение филармонии престижным, а это огромная работа в противоборстве с массовой культурой. Для меня в этом плане показательна Япония, которая после войны была в бедственном положении, а стала одной из передовых мировых держав. А начали они с культуры. И в Китае в своё время строем водили зрителей на концерты классической музыки. И результат, поверьте мне, блестящий.

— Целый ряд филармонических проектов были задуманы и воплощены в жизнь как большие международные акции. В частности, «Бахослужение» и «Джаз в филармонии», «Русская музыка на Балтике», «Музыкальная весна». Но за последние годы произошли всем известные события, в результате которых непросто держать этот статус. Удалось адаптироваться к изменениям?

— Мы этих изменений почти не почувствовали.

— За счёт чего?

— Есть такие экзотические для многих страны, как, скажем, Монголия и Китай. А между тем там множество достойных исполнителей — и симфонических, и органистов. Не говорю уже о Белоруссии.

— Сколько раз была на филармонических концертах, столько раз вижу в зале множество молодых лиц. Как удаётся привлекать поколение «зумеров»?

— Мы стараемся соблюдать баланс. Не идти на поводу у дурновкусицы, но и не отпугнуть тех, кто не знает, кто такой Моцарт, и думает, что Бетховен — собачья кличка. При всем при том на проектах, ориентированных на молодёжь, у нас звучит поэзия Серебряного века, музыка французских импрессионистов. А таких программ у нас несколько. И мы видим результат: молодёжь ходит практически на все наши концерты — и симфонические, и органные, и джазовые.

— В этом году 45-летний юбилей отметил концертный зал филармонии, а в 1982 году появился орган, без которого сегодня филармонию невозможно представить. Насколько я знаю, его предыстория примечательна...

— Это действительно так. В 80-х годах в СССР органы не строили. А чтобы приобрести зарубежный инструмент, надо было подождать лет эдак 20. Слишком много регионов мечтали иметь собственный органный зал. Помог счастливый случай и организационный талант тогдашнего муниципального руководителя Виктора Денисова. Случилось так, что в литовский Друскининкай приехал на отдых замминистра культуры СССР Василий Кухарский. Этим обстоятельством воспользовался Виктор Денисов. Он пригласил Кухарского посетить Калининград — благо отдыхал рядом. Ну и в процессе отдыха на природе, музеев, концертов и прочих радостей сумел внушить Кухарскому мысль о необходимости безотлагательного появления органа в филармонии. И через некоторое время под руководством легендарного Гарри Гродберга у нас появился великолепный орган. А Гарри Яковлевич приезжал играть на нём до самой своей смерти.

— За эти десятилетия стены филармонии видели множество культовых исполнителей. Что объединяет их в ваших глазах?

— Знаете, я могу сказать, что чем выше уровень исполнителя, чем больше заслуг перед искусством, тем он проще и доступнее. Они уже давно всё доказали. У них нет причин раздувать щеки и самоутверждаться за чужой счет. Доброжелательны и достойны.

— В чём для вас отдых души, именины сердца?

— Мое спасение в искусстве и только в нём. Для меня нет большей отдушины от директорской нервотрепки, чем моменты в конце рабочего дня, когда я в своем кабинете работаю с партитурой, делаю аранжировки или сочиняю музыку. Музыка — это моя радость и свобода....

Текст: Лариса Никитина для «Нового Калининграда», фото: Юлия Власова / «Новый Калининград»